Эльва - Страница 88

В конечном итоге рыжая ведьма завела меня на огромное озеро, отобрала у рыбака, едва выгрузившего улов, лодку и заставила грести. Если бы не неосмотрительно данное обещание, я бы, конечно, отказался, но выхода не было — пришлось устроить ей прогулку по озеру.

В этом, правда, был приятный, хотя и подозрительный момент: Лейа замолчала. Всю дорогу от замка она пыталась, как бы невзначай, выяснить кто я такой (не бог же, в самом деле). Начала она с вопросов о песне: кто написал слова, где научился играть? Повторив свою легенду, я надеялся позлить рыжую, но не вышло. Она посерьезнела и заявила, что я не говорю ей правду. Правда, тут же спохватилась и объяснила, что она вовсе не дура и все поняла сама.

На вопрос, что же она поняла, Лейа сказала, что господин пел песню своей сестры. Он, как и она, были великими чародеями, но расстались, поскольку господин решил спуститься в мир людей.

Я улыбнулся. Последняя фраза была в точку. Но никак не прокомментировал ее гипотезу.

В общем, вечер был потерян…

Медленно и бездумно работая веслами, я взглянул на красный солнечный диск, окутанный алой пеленой. Какие-то белые, летающие над водой птички красиво и восторженно чирикали в попытке взять как можно больше от заканчивающегося дня. Недалеко у берегового камыша вальяжно проплыло утиное семейство, а в стороне из кромки леса высунулся олень. Он глянул на нас настороженно и решил отправиться на водопой в другое место…

— Как красиво! — выдохнула Лейа.

Я молча кивнул, мол, согласен. Она улыбнулась, словно невзначай положила руку мне на колено и, чуть придвинувшись, произнесла томным голосом:

— Знаешь, а я ведь больше не замужем…

Я снова молча кивнул: знаю.

Рыжая улыбнулась шире. Ее ровные, белоснежные зубы буквально осветили мое лицо. Она вложила в голос еще больше томности и многозначительно продолжила:

— Теперь мне можно многое из того, что не позволялось раньше…

Не дождавшись моей реакции, она придвинулась еще ближе. В поле моего зрения вплыл глубокий вырез, открывающий большую часть пышной груди. Я непроизвольно сглотнул. Это послужило для рыжей сигналом, и, прикрыв глаза, она потянулась ко мне губами…

— Скажи-ка, Лейа, а ты никогда по лицу веслом не получала? — спросил я с невозмутимым видом.

Она отшатнулась, испуганно распахнула глаза:

— Н-н-нет, не получала…

Я удовлетворенно кивнул:

— Хорошо.

Солнце уже почти зашло, галдящие птицы разлетелись по гнездам, и над озером повисла тишина. Однако наслаждался я ею не очень долго, не больше двух минут. Притихшая ведьма вновь заставила обратить на себя внимание:

— А-а-а… — протянула она.

— Да, Лейа, ты хотела что-то спросить? — мирно поинтересовался я.

Она кивнула, опасливо посмотрела на весло и для верности кивнула еще раз.

— Да… господин, а к чему вы это спросили?

Я посмотрел на нее недоуменно и неопределенно пожал плечами.

— Так… разговор поддержать.

Рыжую буквально перекосило. Зато всю обратную дорогу она не произнесла ни звука, что несказанно меня радовало. И даже войдя в особняк, баронесса не пожелала мне спокойной ночи, а просто велела слугам «сопроводить господина в его опочивальню».

— М-да. Вечер был бессмысленно потерян, — произнес я, ложась в кровать и почти мгновенно засыпая.

Меня разбудил ворвавшийся в комнату с оружием наготове Балаут.

— Мой господин, просыпайтесь, — пробасил он, — случилось нечто непонятное.

— А? Что?.. — Я с удивлением глядел, как через опущенные шторы пробиваются рассветные лучи.

— Ночью город покинули почти все жители. Оставшиеся утверждают, что он проклят и паладины предадут его очищающему огню!

Несколько секунд я хлопал глазами, потом сообразил:

— Они собираются сжечь город?!

— Не знаю, — бросил Балаут. — Я не думаю, что какая-либо ведьма достойна того, чтобы из-за нее сожгли город. В любом случае вам надо взглянуть на это самому.

— Взглянуть на что?..

— На армию, окружающую город.

Вбежав на башню замковой стены, я расшвырял растерянных солдат и ошарашенных слуг и припал к бойнице. Господи, их тут тысячи! И это все против меня?!

С высокого утеса, на вершине которого располагался замок, хорошо просматривался окружающий пейзаж. Но любоваться было нечем. Там, где раньше простирались волнующееся на ветру желтое море пшеничных колосьев и зеленые луга в приозерном крае, сейчас были разбиты военные лагеря, поставлены офицерские палатки, разожжены костры и выставлены дозоры. Повсюду маршировали патрули и рысью носились конные разъезды.

Солдаты, отложив мечи и копья, махали топорами и лопатами, рыли рвы, насыпали валы и вбивали в них колья. Руководящие ими офицеры готовились к осаде по всем правилам. Они будто бы не знали, что гарнизон крохотного замка на утесе не имел сил для внезапных вылазок и контратак. А город с наглухо закрытыми воротами обезлюдел до такой степени, что смог собрать не более сотни ополченцев (благодаря Балауту, убедившему немногих оставшихся в нем людей сражаться за свою жизнь и имущество) — пустяк в сравнении с армией, насчитывавшей тысячи, а то и десятки тысяч воинов. И судя по пыли, поднимающейся на горизонте, это были не окончательные цифры.

Лесок на берегу озера, который еще вчера вечером радовал глаз, был вырублен под корень, а возможно, тот самый олень, подозрительно посмотревший на нас с Лейей, сейчас неспешно приближался к кострам, причем находясь вниз головой, со связанными вокруг жерди ногами. Я вполне мог представить, как четверо солдат-лучников тащат на плечах жердь с тушей, шутят и смеются, предвкушая на обед кашу со свежей олениной.